Вопрос к Исайе

В hАфтаре к недельному разделу мы читаем одну из самых сложных фраз в книгах пророков: “В год смерти царя Узияhу видел я Господа, сидящего на престоле высоком и величественном, и края его одежды наполняли Храм”. (Исайя 6:1) Как возможно говорить о видении Бога, даже в предположении, что это только метафора? Ведь и в метафоре существует свой внутренний язык, и он тоже устанавливает границы в возможности пересказа. И об этом сказано прямым текстом: “Человек не может видеть Меня и остаться в живых” (Исх. 33:20).
Объясняют наши мудрецы (Трактат Иевамот 49б), что Менаше, царь Иеhуды, обратился к Исайе, чтобы тот прояснил свои слова: Твой учитель Моше, сказал ‘Человек не может видеть Меня и остаться в живых’, а ты говоришь: ‘Видел я Господа, сидящего на престоле высоком и величественном’!
Исая не хотел отвечать Менаше, поскольку тот спрашивал только для того, чтобы разозлить, а не для того, чтобы понять. Но что бы ответил пророк Исайя нам?
Конечно, можно дать вполне удовлетворительные философские ответы, так например, что есть ступени в Откровении, и есть разница, между именем “Господь” и Четырехбуквенным Именем, между тем, чтобы увидеть Лицо и увидеть “сзади” (Исх. 33:23) и т.д. Но мы не видели, чтобы кто-то во времена пророков занимался обсуждением этого вопроса. И представляется, что поскольку пророчество в своей основе это переживание, то нет необходимости разъяснять его с помощью абстрактных понятий.
Если бы мы могли спросить пророка Исайю, что именно он имел в виду, когда говорил о том, что он видел Бога, подразумевал ли он “Его Сущность”, или “случайное существование”, “вещь в себе” или “вещь для нас”, создал ли он “новую категорию познания” и т.п. то на все это он мог бы нам лишь ответить просто: “Я видел Господа”. И он бы не ощущал необходимости объяснять, почему в этом нет запрещенной “материализации Божественного”.
Основываясь на этом, мы можем объяснить, почему раби Иеhуда hа-Леви в книге Кузари разделил рассуждение об определениях Божественного, и привел их в двух разных главах, во второй и в четвертой. Вторая глава занимается чисто философским обсуждением определений, и она относится к эпохе, в которой уже нет пророчества, нет проявления Божественного Присутствия, и для понимания Писания у нас остался только наш разум. А разум может признать лишь отрицание всех определений, что исключает всякую возможность материализации. Однако, в четвертой главе обсуждается язык пророков, которые удостоились прямого Откровения, имеющего позитивный характер, они встречаются с Именами Бога, которые соотносятся с Четырехбуквенным Именем. Разрыв между этими эпохами не позволяет современному человеку понять внутренний мир пророков.
При всем том, что ментально мы очень далеки от возможности понять сущность пророчества, Исайя передает нам важное знание: Тот Бог, о котором серафимы возглашают “Свят, Свят, Свят”, т.е. который отделен от всего сотворенного – Он тот же, про которого говорится “Вся земля полна славы Его” (6:3), Он Тот, который рядом с нами. И только тогда человек убеждается, что Бог не оставит его, и Он управляет всем, что происходит с человеком, и отвечает на его молитвы.